|
Из других стихов
***
Я сколько ни был некогда горячим –
уже нигде мой прах не отыскать…
давно никто не помнит и не плачет,
никто не повернёт забвенье вспять…
И только солнце, окаймляясь чёрным,
лучи по всем углам распространя,
стремит свой глаз бессмысленно-упорный
и жаждет каждый день найти меня.
***
Мужчина, мужчина
вы ж говорили – мужчина преодоленье.
Мужчина, мужчина ручки сложили,
выпрямили колени.
Мужчина, мужчина,
бросьте цветочки,
мужчина, смотрите в оба,
оставьте глупые заморочки ,
мужчина, вставайте из гроба.
***
Как будто сам себе я незнаком,
входил я в город, мимо – кони Клодта…
Ладони мял я в воздухе сыром –
казалось мне, что мнёт ладони кто-то,
решая, где скользить мне в лабиринт,
где сесть в трамвай, оконце протереть,
где, перемерив грязных улиц бинт
и глаз не закрывая, умереть;
как, умерев, остаться мне живым,
чугунных слушать перестук колёс,
как сделать, чтобы дворник не донёс,
мол, умер я и обнаружен им.
1973
Паденье
Едва-едва касаясь волн лесных
и вверх свой взгляд усталый уперев,
я лег, уняв волнение дерев,
и ниже леса небо уронив.
Вверху не оставалось ничего.
К земле неузнанной всем телом я приник.
До нового паденья моего
остался миг.
1970
Музыка и голова в степи
Выдох, вопль и сияние тубы
поглотило пространство.
И меня
засосёт чернота…
Обдавая песком
оголённые вечностью зубы
рвутся ветры за череп
сквозь днище дырявое рта.
Как оркестра глухой барабанщик,
жив я взглядом,
а прах мой взметается в пляс…
Сквозь пустую глазницу
растёт и растёт одуванчик,
и по сини небес
распыляю оставшийся глаз.
1970
* * *
Под небом – перевёрнутою лодкой,
где горизонты – скобами оков,
гремят глаза – тяжелые колодки
бегущих за борт тощих облаков.
«Дуй, ветер, дуй!» Черпай меня, черпай!
о, рвущиеся за борт и по ветру,
о, тонущие в иле между веток,
гружёные веками черепа.
1972
***
Последний день мой,
день последний на исходе.
Он был длинней и слаще дней других.
Вот опускаюсь я у стенки в переходе
и падаю к ногам людей чужих.
Последняя моя прерогатива:
лежу с открытыми глазами, неживой.
И шепчет женщина испуганно:
«Красивый», -
и я в ответ шепчу ей:
«Молодой».
1973
***
Наде
…а здание вокзала
всю ночь в бездонных лужах трепетало.
Потом меня преследовали звезды,
и слышно было, как ангинный воздух
между прозрачными ветвями замирал.
Как симфонический оркестр состав дышал.
Казалось, что мгновение назад
за изгибающейся линией оград
деревья разом проросли.
Я был уверен, что в моей любви
смысл обретает дымная земля,
и что затопленные мраком тополя
стоявшие смиренно в карауле,
унесены, чтоб мы с тобой уснули
в домишке, в переулке привокзальном,
не потревоженные шелестом печальным.
1974
***
Нет, я не умер.
Я уехал во Владимир.
Попытки пустоши нарушить тишину.
Нет, я не умер.
Я как будто вымер
и вновь бреду по высохшему дну.
Траву перебирает шум былинный.
И птицы, день на крыльях износив,
таранят плотных сумерек плотину,
полям глаза лазури обнажив.
1981
***
Интересно смотреть мне
на стенку и шкаф.
Интересно мне свитер
тянуть за рукав.
Интересно табак
высыпать мне на стол,
интересно уставиться
в крашеный пол.
Интересно мне ложкой
звенеть о стакан.
Интересно мне книгу
ронять за диван.
И смешно очень знать,
что она там лежит.
Но смешнее – прохожий
куда-то спешит.
Интересно письмо мне
порвать и подуть.
Интересно проснуться,
интересно уснуть.
Интересно смотреть –
вот автобус прошёл,
всё теперь интересно,
как с ума я сошёл.
Оркестр
Чего они хотят все вместе?
Валторны, флейты и гобои?
Соединительные жесты
как они делят меж собою?
Смычков стремительных скольженье,
из недр скрипок свет лия,
представить хочет точку зренья
на эту жизнь небытия.
А тот, витающий над пультом,
по разуменью моему
не дирижер совсем, а скульптор,
он лепит музыку саму. Театр
Опять шагнуть на паперть пьесы.
В другую участь нарядиться.
Придуманные интересы
кривят податливые лица.
Горят огни второго сорта,
попытка вытолкнуться в ум.
Живого сколько перетёрто –
в Сахару, в Гоби, в Каракум.
***
за черным квадратом
чернеет вода
там черные ночи
горит в них звезда
там ходит Малевич
туда и сюда
на черные тучи
глядит иногда
а то вдруг опустит
он голову вниз
там желтая молния
бьет в кипарис
зеленый в зеленый
он падает ряд
там пишет Малевич
зеленый квадрат
2015
***
О. Д.
Плач-ликованье самки кита,
живородящих стиснули стены,
снега весной под ногой суета,
школьник, продливший себе перемену.
Пение, щебет ли – все пиета, виолончели коснулось колено, флейты–гобои у самого рта,
музыка катится мне внутривенно.
Трубы-литавры – скорби тщета,
траура в небо ход постепенный,
тучи стучат и стучат в ворота,
толпами тени – за край ойкумены.
под капельницей - январь 2016 г.
***
С тобою бы ютиться средь развалин…
Дымы утягивают в небо города.
С протянутой рукой стоять у храмин.
Протянут плач до Страшного суда.
Под поцелуем в грудь сгибается матрона.
Несется поезд с женщинами в Гамельн.
И Дон Жуан шагает по перрону,
И улыбается, безмерно моногамен.
Фуршеты, саммиты, парти, ура-ура…
И бомбы после саммита с утра…
Свирепые красуются громады
военных кораблей, а мне - укрыть глаза,
мне – черные очки,
а мне – слезай, слеза,
загороди,
сотри
мои зрачки -
все камуфляж, мне ничего не надо,
вот разве что – в плащах или в пальто,
с протянутой рукой стоять у храмин,
а рядом – купол цирка шапито,
и детвора играет средь развалин…
2016
***
вот бы затмилась
жизнь предыдущая
в новом отчаянном свете
силятся к пению
крахом живущие
светятся божии сети
16. IX – 16
| 
