ТВЕРСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ
Уильям Шекспир
ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ, ИЛИ ЧТО УГОДНО
ПРЕССА

Владимир НЕУГОДОВ

ШЕКСПИР И ЧТО УГОДНО

«Двенадцатую ночь» тверские театралы ждали. Главная причина - бессмертный Шекспир. Еще один повод для априорного интереса тоже сводится к имени режиссера Валерия Персикова, который спустя почти десять лет вновь взялся за постановку на сцене Тверского театра драмы. Зная Валерия Александровича как имеющего свое слово в режиссуре, мы и желали услышать его вновь. К тому же именно «Двенадцатая ночь» виделась «зеркалом», способным отразить все это предельно полно. Почему?

Начнем с того, что эта пьеса - последняя из комедий великого драматурга, после которой он создавал только трагедии. Разумеется, и личные мотивы (смерть сына, отца, а следом и измена возлюбленной), и «взросление» Шекспира-философа, обусловившие такую смену «амплуа», не могли не отразиться на его творении. И это обнаруживается даже в том, что при насыщенности комедии жизнелюбием смех в ней явно не господствует. Еще одним ее отличием является внешняя простота сюжета, в котором использование близнецов даже для драматургии ХVII века уже не ново. Но это по-прежнему Шекспир и, значит, здесь кроется нечто гораздо более глубокое. Тем более что и название пьесы весьма загадочно, поскольку оно вроде бы не связано с сюжетом и, по мнению специалистов, определено датой премьеры - 6 января 1601 года, то есть на 12-й день после Рождества. Но вспомним, что полностью пьеса называется «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Не в этом ли «что угодно», возможно, означающем условность времени и ситуации, и есть ключ к отысканию истины? И разве не означает эта фраза свободу, предоставляемую автором и театру, и зрителю в трактовке своего творения и его осмыслении? Но свобода - простор, который не может быть безграничным до потери в нем ориентиров. Главным из них многие исследователи Шекспира считают Любовь в самом высоком смысле этого слова. Валерий Персиков в беседе, состоявшейся незадолго до премьеры, высказал иное мнение: «Эта пьеса - о жизни как игре в театр». Да, при этом невольно вспоминается, что жизнь - театр, и все мы в нем актеры, что для зрителя все-таки оставляет в качестве ориентира самого Шекспира как автора, в которого прежде всего надо вслушиваться. С тем и устремим свой взгляд на сцену, чтобы сразу же оценить едва ли не впервые установленную связь названия пьесы с ее содержанием.

А видим мы утро после именно двенадцатой и, значит, последней ночи Рождества, и в придуманной Шекспиром стране Иллирии являющимся ярким эпизодом на фоне мрачных будней. Трудное пробуждение толпы, в которой вельможи и челядь пока что одинаковы и в одежде, и в желании продления праздника. Как это сделать? Переодеванием, превращающим Орсино, Оливию, Эгьючийка, Марию, Мальвольо и прочих персонажей в знатных особ и их слуг. Та самая игра в театр? Очень похоже, тем более что на сцене - подобие карусели, превращаемой потом то в комнату герцога, то в покои Оливии, а то и в корабль, крушение которого разлучило близнецов Виолу и Себастьяна. Причем такая декорация, а также костюмы и песни, перенесенные из той эпохи, сразу же порождают аналогии с шекспировским театром «Глобус», что еще более усиливает интерес к начавшемуся действу. Этот интерес делает зрительский взгляд еще более пристальным, а потому он легко обнаруживает, где здесь Шекспир, а где «что угодно».

А Шекспир - в игре актеров. И прежде всего Валентина Кулагина в роли шута Фесте и Алексея Маркова, сделавшего своего Эгъючийка настоящим любимцем публики. Успех первого очевиден и воспринимаем как итог его долгого пути к своей роли и своему месту на сцене. Удача Алексея обнадеживает еще более, поскольку он третьекурсник Тверского филиала Щепкинского училища. Что касается Александра Чуйкова, Константина Юченкова, Ирины Кирилловой, Ирины Погодиной, а также супругов Александра Павлишина и Дарьи Плавинской, которых можно назвать Орсино и Виолой и в жизни, то именно их игра заставляет зрителя воспринимать многие режиссерские решения как продиктованные автором. И в этом плане разве что образ Себастьяна, очевидно, требует некоторой доработки, учитывая, что этот близнец Виолы - юноша, который все-таки должен отличаться от своей сестры.

Куда сложнее говорить о том, что и мы с вами определили как «что угодно». Но говорить надо, поскольку именно это и рождает некоторое недоумение, а временами даже скуку. Явно затянуто начало спектакля, да и по ходу его стремительность действия не раз сменяется паузами, логику которых понять порою непросто. Песни, которые, повторяю, рождены в эпоху Шекспира… При первом, втором, третьем их звучании - интересно и необычно. Далее все более ощущается их однообразие и перенасыщенность ими спектакля, нередко заглушающая голос самого Шекспира. Да и удаление от зала ряда сцен, а также нередкая скороговорка вместо тщательного донесения того, что призвано рождать мысли и чувства, тоже видятся границей между зрителем и не только театром, но и Шекспиром. Во всяком случае, автор этих строк уже дома открыл том великого драматурга и лишь в нем нашел многое из того, что можно цитировать бесконечно. И, кстати, смысл «Двенадцатой ночи», по-моему, все-таки заключен вот в этой шекспировской строке: «Мы слабы. Да. Но в этом нет вины: мы таковы, как мы сотворены». Впрочем, спектакль только начал свою жизнь на тверской сцене, а значит, время для открытия зрителю, возможно, пока не замечаемого еще есть.

Тверская жизнь. -2004. -17 апреля. [ http://tverlife.ru ]