ТВЕРСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ
ХОНИНА НАИНА ВЛАДИМИРОВНА
ПРЕССА

Наина ХОНИНА

Из дневника актрисы

Сегодня Сочельник, 6 января. Наконец-то “Обрыв”! Желанный и долгожданный. Поди, год не играла, хочется “оборваться” по полной программе. Ну-с, Татьяна Марковна, не соскучились ли без меня? Поди, и не вспоминали? Вот и встретимся...

Но что это со мной? Я поразительно спокойна. А где волнение, дрожь, что обычно бывает со мной в преддверии спектакля? Не к добру это! А ну как завалю спектакль? Хороша же я буду! Придут люди, те, кто захотят на меня поглядеть, вот и на улице уже нет-нет да и спросят, когда, мол, вас можно увидеть на сцене, придут, а я... Что-то неуютно, неспокойно на душе. Господи, помоги мне, грешной!

Гляжу на часы: пора идти. Допишу после спектакля. Что-то будет!

* * *

А было вот что. Татьяна Марковна Бережкова меня к себе не подпустила. Какое-то время дистанцию держала. Сначала дала мне шанс, да я его, очевидно, не использовала, за что и была наказана отдалением. И поделом мне! Я сначала зрителем занялась, которому давно в душу не заглядывала по причине затянувшегося отсутствия моей персоны на сцене. Я слушала его, не ушами, а всем своим существом, и поначалу не слышала. Мне даже показалось, что после наших “Джексонов” и “Таксистов” гончаровский язык, язык столбовой дворянки Татьяны Марковны, покажется ему пресным, архаичным. А вдруг они ждут пепси, или виски с содовой, или пива “Балтика”, на худой конец. А у меня на столе в Малинниках наливочка, моими руками приготовленная.

Потом поняла, что ошиблась. Нет, зритель слышит нас. Не разучился.

Татьяна Марковна долго взирала на мои мучения, но к третьей картине сжалилась: подпустила к себе... У меня сразу сил прибавилось. И уверенность появилась, даже голос окреп...

- И ты смеешь кричать на женщину, на столбовую дворянку! Урок хочешь? Так я тебе его преподам. Перед тобой Татьяна Марковна Бережкова. - Это уже не я, а она, Татьяна Марковна, моим голосом заговорила.

Вот уж воистину: жизнь прожить - не сцену перейти!

А последнюю, девятую, картину, самую драматическую, я “не взяла”. Что же меня сбило? Не дотянулась я до нее, до Татьяны Марковны. Конечно, я владею профессией, и этот нюанс может остаться не замеченным зрителем, что впоследствии, если судить по телефонным звонкам “соскучившихся”, и оказалось. Но у меня-то к себе свой счет... Видит Бог, как мне было стыдно. И когда понесли на сцену цветы - один букет, второй, третий, четвертый... - мне захотелось остановить их. Что это? Сработал провинциальный комплекс? Или выглянул из-за кулис Пастернак со своим “Быть знаменитым некрасиво”? Так и хотелось остановить их, крикнуть: да за что вы это мне! Не надо, приходите в другой раз, я уж как-нибудь постараюсь!

Но больше всего мне было неловко перед моими студентами последнего набора, которые пришли на спектакль и впервые увидели на сцене меня, их учителя. Так не хотелось их разочаровывать!

* * *

Прошло 42 дня. Я снова в Малинниках! Пока сижу за гримировальным столом. Чувствую: Татьяна Марковна стоит у меня за спиной. Гладит по плечу, успокаивает. Я чувствую ее дыхание. Потом она берет меня за руку и ведет на сцену.

Сели на скамеечку перед закрытым еще занавесом. Второй звонок, третий... Елена Николаевна благословение от Веры Андреевны принесла, поцеловала меня: с Богом! Перекрестилась: Господи, благослови!.. Заиграла музыка. Пиротехники дыму подпустили на сцену. Пошел занавес. Чувствую, Татьяна Марковна подвигается по скамеечке ко мне. Коснулась меня плечом... и с этой минуты мы с ней не расставались. А когда прибежала Марфинька (Ирочка Погодина), такая свежая, чистая, будто росой умытая, у меня аж сердце зашлось от нежности. Прижала Марфиньку-Ирочку к себе, и так на душе благостно стало! И Борюшка (Лифанов) меня сегодня обласкал... Даже на колени передо мной опустился. А ведь это сиюминутное движение актерской души, от партнера возникшее. Для меня это самые дорогие минуты на сцене, когда душа с душою говорит. И от счастья, что мои сценические внуки такие славные, я и Верочку (Дашу Плавинскую) вспомнила, озаботилась вновь... Кстати, Даша перед началом спектакля всегда ко мне в гримерку приходит, целует меня, как бабушку свою. Ну разве не прелесть!

Оттого что на нынешнем спектакле все пошло так эмоционально, я неожиданно даже слезу пустила, когда Тит Николаевич (Бутрехин) к моей руке губами прикоснулся. Расчувствовалась. Все-таки я его люблю. Верный мой друг Тит, всегда рядом. Уж сколько лет!

Признаюсь, в девятой картине плохо себя помнила. Со мной это бывает, когда теряю над собой контроль. Кто ведет меня, не знаю. Знаю одно, что я вымаливала у Бога Верочку. Вот и вымолила.

А потом - бессонная ночь. Никак не могла с Татьяной Марковной расстаться. Под утро она поцеловала меня в лоб и ушла. У меня уже глаза слипались и сил никаких. Успела ей вслед выдохнуть:

- Та-а-ань, ты хоть пальтишко мое надень. Мороз на дворе.

Даже не заметила, что мы с ней “на ты” перешли...

* * *

“Расчувствовавшаяся Варвара расчувствовала не расчувствовавшегося Николу...” Это одна из моих любимых скороговорок по сценречи. Впрочем, всех скороговорок не переговорить, не перевыговорить. И не перескороговорить, не перевыскороговорить. Так вот и я сегодня та самая расчувствовавшаяся Варвара... Должно быть, это предъюбилейные дни шутки со мной шутят. А какие уж тут шутки, если подумать!..

Вдруг захотелось “пролистать” себя, свои 46 лет, которые я отдала своему любимому театру, и спросить: а люблю ли я его по-прежнему, так, как любила все эти годы?

Это было в прошлом веке. 1960 год. Тогда я впервые открыла твою дверь и осталась верна тебе навсегда. И в горе, и в радости. Мой театр, это ты выучил меня “на актрису”. Разве я могла тебя предать! И моего незабвенного учителя Георгия Адольфовича Георгиевского. Хотя, признаюсь, были предложения и весьма лестные: в Москву, в Москву... И в Ленинград. Но могла ли я изменить тебе? Конечно, нет! Ты для меня живой, я тебя слышу. Слышу уже на пороге, когда берусь за ручку входной двери. Слышу, как стучит твое сердце, вместившее в себя столько актерских судеб с их сыгранными и несыгранными ролями.

“Запах театральных кулис” - для меня это не просто фраза. Это дивная смесь театральной пыли, чьих-то духов, восковых свечей, что порой горят в канделябрах на сцене. Сюда же просачивается и воздух с улицы сквозь крышу на сцене. Да разве скажешь, чем пахнут кулисы. Они пахнут Театром!

А еле слышный скрип театральных подмостков? О чем скрипят старые театральные доски? Может, они помнят наши шаги? Шаги тех, кто когда-то, еще до нас, ходил по этой сцене. А старый театральный занавес, багряный красавец? Сколько лет ты горделиво несешь свою службу? И кто проделал в тебе ту самую дырочку - маленькое окошечко в зрительный зал?

Это к нему приникают артисты перед спектаклем, жадно разглядывая публику, для которой они будут сегодня играть. А дыхание зрительного зала с тобой в унисон? Чьи-то вздохи, чей-то смех... Все это дорогого стоит.

О, мой Театр! Когда ночь опускается на город и в окнах гаснут огни, я молюсь за тебя. Держись, старина! Бывает, что тебя обижают, предрекая скорую смерть. Это больно и несправедливо. Тебя то возносят к небесам, то бросают на землю. Но ты мудр, мой Театр, коль “хвалу и клевету приемлешь равнодушно и не оспариваешь...”. Ты вечен, и не потому ли в тебе по-прежнему звучат молодые голоса тех, кто приходит на смену нам, немного уставшим, отдавшим тебе свою молодость, душу, да что там душу - свою жизнь. И, как в чеховском “Вишневом саде”, радуется сердце от того, что ты “снова молод, полон сил, и ангелы небесные не покинули тебя...”.

Тверские ведомости. -2006.- 12 мая.