ТВЕРСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ
ХОНИНА НАИНА ВЛАДИМИРОВНА
ПРЕССА


Елена ВАСИЛЬЧУК

Наина Хонина

У народной артистки России Наины Хониной 12-го мая знаменательное событие: юбилей со дня рождения. Для актрисы эта дата – повод оглянуться назад и поразмыслить, как же закалялась сталь ее характера и актерского ремесла, из чего же сделаны артисты, пришедшие в тогда еще Калининский театр в далекие шестидесятые.

– Я родилась в мае 1941 года, – вспоминает Хонина. – А в июне началась война. Отец, актер оперетты, добровольцем ушел на фронт, так что моя закалка началась почти сразу, ибо моя мама была студенткой Свердловского театрального института, первой моей квартирой было студенческое общежитие, а первой кроваткой – обеденный стол, на котором я и спала. Вот так она началась, жизнь…

По окончании войны, когда вернулся отец, открылись по всей стране театральные биржи, на которые в поисках работы хлынул поток актеров.

– Куда угодно, только работать, – говорит Наина Владимировна. – Денег актерам платили мало, но о деньгах никто не думал, хоть бесплатно, главное, «театр-театр-театр!».

Родители попали в Омск. Первое впечатление о театре у пятилетней Наины именно из Омска.

– Театр – это радость, потому что вокруг огромное количество папиных поклонниц (он прекрасно пел и танцевал), потому что море цветов, расставленных в комнате так, что нельзя пройти… Папины обожательницы водили меня в садик, шептали мне в уши: «ах какая-какая», а папа твой «какой-какой».

Папа Наины Хониной пел и танцевал, а мама была актрисой драматической: папе было весело, маме было скучно. Ей нужны были иные страсти – совсем не опереточные, и муж пожертвовал собой, и снова потянулись биржи, поиски работы, началась настоящая кочевая жизнь.

Первый класс Наины Хониной прошел в трех городах: эстонском Хаапсалу, российских Петрозаводске и Ленинграде.

– В Ленинграде был Николай Павлович Акимов, он очень хотел взять маму в свой театр актрисой, но тут началась борьба с космополитизмом, Акимов потерял театр, мама потеряла Ленинград…

Гонка продолжалась по малым городам. Второй класс школы в Муроме, третий – в Коврове, в Рязани удалось проучиться четвертый, пятый и шестой, а седьмой был уже в Липецке, после которого жизнь занесла в Благовещенск, где Наина наконец-то окончила школу.

Благовещенский театр был первым, где Наина попробовала себя в качестве актрисы. Она поступила туда работать с окладом рубль за спектакль. Их в театре было трое: отец, мать и Наина. Во вспомогательном составе.

Наине нужно было образование. Родители не связывали будущее дочери с Дальним Востоком. И снова дорога.

– Они бросили чудесное место, откуда, если бы не забота обо мне, никогда бы не уехали, – вспоминает Наина Хонина. – Мы ринулись в Ульяновск. Там в театре тот же состав: мама, папа и я в одном спектакле «Барабанщица». Мама играла разведчицу Нину, папа – немецкого разведчика Ники, я в роли возлюбленной папы. Мама убивала папу… Понятно, долго такое продолжаться не могло.

Наина захотела выбрать свой путь и идти по нему самостоятельно. Родители совсем не испугались, они были закалены. Сказали, отпустят. Ей было 18 лет. Судьбоносный случай уже не за горами.

– С Ульяновским театром мы поехали со спектаклем о Ленине в московский Кремлевский театр. Актеру, игравшему молодого Ленина, я поплакалась в жилетку: хочу одна, без мамы и папы, работать в театре. Актер в ВТО (ныне Союз театральных деятелей) встретил главного режиссера Калининского драматического театра, народного артиста Георгия Адольфовича Георгиевского: есть хорошая молодая актриса.

Наину пригласили приехать в Калининский театр.

– «Калинин? – спросила я. – Я не знаю такого города». Папа, который знал все, сказал: «Калинин – это Тверь». Тверь меня как-то успокоила, и на следующее утро я уже стояла перед Георгиевским, который, посмотрев на меня десять секунд, спросил: «Пойдешь ко мне работать?» – и я, не задумываясь, ответила: «Пойду».

Спросили разрешения («позвольте обвенчать вашу дочь с Калининским театром») у мамы с папой. Мама с папой были не против. Вещей не собирали – их не было почти. Сразу же и отправились в путь.

В Калинине были поздно вечером, и сразу в театр – там ключи от общежития.

И начались с того момента те самые уроки жизни, уроки театра, которые и сделали актрису Наину Хонину.

– Представьте: маленькая девочка идет с большим красивым главным режиссером. Он ведет ее за руку, чтобы эта девочка в темноте не потерялась, не споткнулась. Он ведет ее, как отец. Это урок. Поднимаемся по ступенькам, подходим к настоящей дубовой двери с настоящей красивой бронзовой ручкой, и вдруг главный режиссер, держа меня за руку, другой рукой берется за ручку двери и говорит: «Ну, здравствуй, родной». Я смотрю в темноту – нет никого. И тут я понимаю, что он здоровается с театром, и делает он это не для меня… Вот урок.

С того момента и вот уже в течение пятидесяти лет Наина Хонина, берясь за ручку двери театра, про себя (если есть кто рядом, а если нет, то вслух) произносит: «Здравствуй, родной».

Уроки Георгиевского она выучила на всю жизнь. Ее воспоминания о нем сотканы из отдельных историй.

– Однажды, когда я уже утвердилась как актриса, один критик спросил «папу Жору»: как же так, вы взяли артистку без образования, не видя ее в работе? Как это? И он ответил: «Разве нельзя отличить кролика от газели?» А у газели ножки тонкие, тряслись, нужно было учиться стоять на них твердо. А потом я узнала поразительный факт. В труппу директор Калининского театра Ботвинников и главный режиссер Георгиевский набирали актеров по принципу «хороших людей». Такого я не встречала никогда – ни до, ни после. Как они отличали хорошего от плохого… Так же, видимо, как кролика от газели.

Это были люди военной закалки. Георгиевский с Ботвинниковым держали прифронтовой театр, играли спектакли на открытом воздухе под летевшими боевыми самолетами.

– Вот из чего закалялась сталь. В этой избушке совсем другие погремушки…

Когда Георгиевский повысил Хониной ставку с 50 до 70 рублей, Наина в слезах просила повысить до шестидесяти, «чтобы люди не засмеяли, потому что не стою семидесяти».

– Побегу ли я сейчас так же, если мне повысят ставку? – грустно улыбается Хонина. – Не побегу. Но всю жизнь я себя проверяю именно той девчонкой на тонких ножках. В каких-то обстоятельствах я оборачиваюсь назад и говорю ей: «А вот ты была такой и делала так. И это было верно». Наверное, именно это помогло мне сохранить и не растратить душу, не впустить в нее меркантильность…

Хонину оттягивали из Калининского театра многие знаменитые режиссеры. Сам Георгиевский перед своим уходом из театра советовал ей по окончании Калининского филиала Школы-студии Московского художественного академического театра (которую он сам создал для обучения молодых актеров) ехать работать во МХАТ. Ее там уже ждали. Не поехала.

– Я сказала ему тогда: «Останусь вместо вас. Кто-то ведь должен сохранять в этом театре ваш дух».

Приглашал Акимов, сам Товстоногов переманивал. Не пошла.

– Я не знаю, что это… Но это мой театр, – говорит Хонина и смеется. – Все здесь у меня в гостях. Я никогда не хотела в Москву. Мне кажется, провинциальный актер – это самая большая ценность России.

Наина Хонина верно исполняет обещанный долг – хранит живую память о Георгии Георгиевском, которому обязана своей закалкой.

– Я звания получила уже не при нем. Я с ним была всего семь лет. Семь лет из пятидесяти. А мне его хватило на всю жизнь. И все мои звания – это его звания, не мои.

Актриса Наина Хонина, выучив, кажется, каждую трещинку на родной сцене, смотрит на зрителя по-прежнему открыто и смело. Ей не страшны зрительские взгляды, которые, вопреки прежним, не запоминают театральных актрис, меняя их на актрис «из ящика». Она не боится этого. У нее есть то, что делает ее неуязвимой перед современными тенденциям.

Автограф-арт . - 2011. -


© Тверской академический театр драмы, 2003- | dramteatr.info